Исихасты на Спасо-Каменном

Мы не знаем, были ли «учеными» борцами со страстями, стремящимися к «безмолвию», исихии, те «иноцы пустынножители» числом 23, которых застал в XIII в. на Каменном острове прибитый туда штормом в день Преображения Христова князь Глеб Борисович, но что игумен Дионисий Святогорец, в XIV в. возглавивший обитель по предложению князя Дмитрия Ивановича Донского, им был, можно не сомневаться

Он пришел в Москву из Царьграда, по-видимому, с каким-то поручением, благословением или рекомендацией от патриарха Филофея к московскому князю, раз тот «повелЬ дати ему кЬлию у святого Богоявления на МосквЬ»
А во главе византийской церкви в это время стояли исихасты, последователи Григория Паламы, одержавшего в спорах победу над рационалистом Варлаамом

Исихастское общественное движение, пройдя с начала XIV в. к его середине стадии «келейную» и «теоретического выражения» (в спорах с Варлаамом), достигло в Византии тогда общественно-политического уровня, когда исихасты, «молчальники», начинавшие свой подвижнический путь отшельниками, стали во главе имперской церкви в целом и монашеских общежитий, киновий в частности. Именно общежительный, киновиальный устав рекомендовал в своем послании к Сергию Радонежскому ввести в его обители патриарх Филофей

Так что неудивительно, что Дионисий «прЬдаде устав Святыа Горы монастырю», конечно, устав общежительный
Очень похоже, что игумен Дионисий был и иконописцем
Он украсил церковь на Спасо-Каменном «и иконами, и книгами, и всякими красотами»

А кроме того, «юноша именем Димитрий от града, нарицаемого Вологды», уговоривший игумена принять его в обитель и проживший там с новым именем Дионисий «въ послушании 9 лЬт, въ пост", и въ молитвах, и сле-зах», прежде чем игумен благословил его «наединЬ безмолствовати»,6 и тот основал свой монастырь на р. Глушице восточней Кубенского озера, явно выучился искусству живописи, иконописания у игумена на Спасо-Каменном

Приписываемая традицией его кисти икона Успения Богоматери, хранящаяся в Кирилло-Белозерском историко-художественном музее-заповеднике, имеет черты византийской техники, что, насколько я знаю, смущает наших искусствоведов
Но так ведь и должно быть, если он учился у византийца
Дионисию Глушицкому традиция приписывает и удивительно живой образ преп. Кирилла Белозерского, написанный, согласно традиции, в 1424 г.
«До нас дошло, — пишет искусствовед Э. К. Гусева, — одно из самых ранних изображений Кирилла — маленькая иконка, условно датируемая 1424 г. и приписываемая легендарной кисти Дионисия Глушицкого (ГТГ)

По преданию, икона была написана „еще живу сущу Чудотворцу“<...> Конечно, живопись иконы простовата, арсенал средств художника более чем скромен, пропорции и соотношения фигуры, позема и фона несовершенны
Но образу присуща особая выразительность, за которой угадывается достоверность, обостренное желание передать характерные черты облика преподобного Кирилла»

Чтобы написать этот образ, Дионисий специально приходил к 87-летнему Кириллу в его монастырь
Искусствоведов смущает нимб на этом образе вокруг головы Кирилла

Возможно ли было тогда написать образ живого человека и еще прочертить на этом образе нимб вокруг его головы? Что можно писать образы живых людей, портреты, Дионисий Глушицкий мог узнать у византийца Дионисия: в Византии это было делом обычным

Кирилл Белозерский, я думаю, при жизни почитался и назывался Чудотворцем

Нимб на образе, я убежден, просто показывает, почему у Дионисия Глушицкого возникло желание написать его образ

Другой вологодский юноша, Алексей, пройдя на Спасо-Каменном школу игумена Дионисия, вошел в историю как преподобный Александр Куштский

Как раз во время пребывания сосланного Дмитрием Шемякой в Вологду Василия Васильевича Темного на Спасо-Каменном, где он был с женой и детьми, «прииде ему перваа в"сть радостнаа, что идут к нему многие князи и боляр" служити, хотя его видети на великом княжении»

Утвердившись на великом княжении в Москве, Василий Васильевич постарался отблагодарить заволжских иноков за эффективность их молитв

В Кирилло-Белозерский монастырь он командировал для написания Жития его основателя знаменитого уже писателя-агиографа Пахомия Серба

В этом островном монастыре, по-видимому, князь и его пятнадцатилетний сын Иван и познакомились с иноком Паисием Ярославовым, которого «Письмо о нелюбках иноков Кириллова и Иосифова монастырей» называет учителем «Нила по реклу Майкова», Нила Сорского

Очень вероятно, что Нил Сорский, кирилло-белозерский постриженик, какое-то время жил, учась у Паисия, на Спасо-Каменном

По просьбе Ивана III Васильевича Паисий стал крестным его сына Василия III (1479) и вынужден был стать игуменом Троице-Сергиева монастыря

В качестве «Троицкого игумена» Паисий в 1480 г., во время похода великого князя Ивана Васильевича навстречу хану Ахмату на Угру выступил как миротворец в великокняжеской семье и вдохновитель всеобщей борьбы Руси за освобождение от золотоордынского ига

В этом он прямой продолжатель преподобных Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского, наставлявших князей бороться за свободу Руси

Наблюдения над интенсивностью переписки в Троице-Сергиевой лавре исихастской келейной литературы, научающей, какие у человека бывают страсти и как с ними бороться (это сочинения Иоанна Лествичника, Ефрема и Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова, Григория Синаита и др., в большом количестве вливавшиеся тогда в новых переводах в русскую книжность), показывают, что интерес к ней был велик у преп. Сергия, а вскоре после его смерти в его монастыре стал падать и почти неуклонно со временем снижался, пока в XVII в. не сошел вообще на нет

Во второй половине XV в. спад на время сменился подъемом
В этом можно видеть влияние игумена Паисия Ярославова
Рукописи, которые как-то связаны с его именем, ясно показывают, что он сам был практиком исихастского «умного делания»

Но в целом его опыт управления Сергиевым монастырем оказался неудачным: он старался обратить тамошних иноков на пост и на молитву, за это чуть не был ими убит, и ушел оттуда
Вероятнее всего, он вернулся в Спасо-Каменный монастырь, незадолго до того погоревший, и именно тогда написал свое Сказание о нем, последнее известие которого о построении каменной церкви, датировано 1481 г.

В 1484 г. Паисий отказался стать русским митрополитом вместо вызвавшего княжеское неудовольствие Геронтия, а в 1490 г. вместе с Нилом Сорским принимал участие в московском соборе против «жидовская мудрствующих» новгородско-московских еретиков

Умер он в декабре 1501 г., вероятнее всего, на Спасо-Каменном

«Сказание известно о начал" Каменскаго монастыря, еже на езере Кубен-ском стоит...» Паисия Ярославова в XVII в. переписывалось обычно в монастыре вместе с Житием «Иоасафа Каменскаго Чюдотворца»

Житие это создано, по всей видимости, по заказу иноков-островитян во второй половине 40-х гг. XVI в., когда на Руси закипела литературная работа, стимулированная мероприятиями митрополита Макария — общерусской канонизацией местночтимых святых (соборы 1547 и 1549 гг.)
Иноки явно решили, что и они должны постараться явить всей Руси своего святого, княжича-инока Иоасафа, жившего и почившего в их монастыре в XV в., чьи мощи у них хранились

О нем коротко пишет в своем «Сказании» Паисий: «И прииде к нему (игумену Касьяну. — Г. П.) княже-Дмитриевъ сынъ, Заозерского, 12 л"т, пострищися

Игумен же Касьянъ постриже и на-рече имя ему Иасаф, и даст его старцу духовну наказати иноческому житию
И поживе у старца в послушании и в покорении, въ посте и въ молитвах л"т, и пр"ставися
И положено бысть тЬло его во церкви древяной наверхъ земли
И л"жало тело его во церкви до пожара много л"т ц"ло и невредимо, и ко гробу его с в"рою приходящим различныи недуги одержимым здрави бываху, паче же студеным недугом, трясавицею, велие исцеление бывает»

Автор Жития Иоасафа недостаток сведений о герое восполнял заимствованиями из чужих житий, причем делал это небрежно, нисколько не заботясь ни о правдоподобии, ни о внутренней логике произведения, ни даже о грамотности и связи фраз

Отцы собора 1549 г. Иоасафа Каменского в число всероссийски прославляемых святых не включили, его Житие в Великие Минеи Четии не поместили

Похоже, что официальной канонизации князя-инока Иоасафа так и не состоялось
Тем не менее в XVII, видимо, веке, когда активно стали переписывать Житие Иоасафа рядом со Сказанием Паисия Ярославова, распространился и образ преподобного Иоасафа в виде безбородого юноши с округлым приподнятым лицом вполоборота в молитвенной позе со свитком, на котором написано: «Владыко Исусе, Царю, призри с высоты небесныя»

Жаль, что об этом юноше-князе-иноке Андрее-Иоасафе, современнике Паисия Ярославова и Нила Сорского, мы знаем так мало
Возможно, он был свидетелем посещения в 1447 г. ослепленным и сосланным в Вологду Василием II с семьей Спасо-Каменного монастыря, но, может быть, он решил там постричься уже после и в какой-то мере в результате эффективности молитв тамошних иноков
Но вероятно также, что его, выросшего в хорошей семье молодого человека с духовными запросами, потянуло на островок с монастырском увлечение аскетической исихастской литературой, которая как раз в это время в Заволжье все больше и больше привлекала к себе внимание писцов и читателей
После смерти Кирилла Белозерского (1427) в его монастыре тоже, как и в Троице-Сергиевом, произошел спад активности переписки, а значит, и интереса к этой литературе

Следующий подъем интереса к писателям- исихастам начался там чуть раньше, чем аналогичный подъем в Троице-Сергиевой обители, инициированный, как мы говорили, по всей видимости, Паисием Ярославовым

Но между этими подъемами большая разница: если троицкий не достиг высоты первоначального, идущего от преп. Сергия, то кирилло-белозерский значительно превысил первоначальный подъем и тут и там
По всей видимости, он отражал интересы и деятельность Паисия Ярославова и подобных ему «заволжских старцев»
А затем этот подъем был поддержан русскими писателями-исихастами, преподобным Нилом Сорским, Иннокентием Комельским и их учениками

После упокоения Нила Сорского (1508) интенсивность переписки в Белозерье исихастских сочинений немного снизилась, но все-таки, несмотря на торжество «иосифлян» над заволжскими старцами, созерцателями и нестяжателями, уже в конце второй четверти XVI в. она начала вновь возрастать и достигла своего максимума в последней четверти этого столетия

Тот дух аскезы, борьбы со страстями ради «безмолвия», исхии, который был свойствен Сергию Радонежскому и его многочисленным ученикам во второй половине XIV—первой четверти XV в., тот дух, который вдохновлял творчество Феофана Грека и Андрея Рублева, лишь наполовину возродился в центральной Руси сто лет спустя, во второй половине XV—начале XVI в.

Зато севернее, в Белозерье, сто лет спустя, после того как он был «трансплантирован» сюда преп. Кириллом, во второй половине XV в. он возродился так, что оказался гораздо сильнее, чем даже сто лет назад в центральной Руси
Любовь к «умному деланию» ушла из центральной Руси на север, в Заволжье, в Нило-Сорскую пустынь, в Кирилло- Белозерский, Спасо-Каменный и другие северные монастыри и обители
Там продолжала свое формирование и свое творчество прекрасная душа культуры нашей Великой Руси