Novalis „Blüthenstaub“

1. Unser Alltagsleben besteht aus lauter erhaltenden, immer wiederkehrenden Verrichtungen. Dieser Zirkel von Gewohnheiten ist nur Mittel zu einem Hauptmittel, unserm irdischen Daseyn überhaupt, das aus mannichfaltigen Arten zu existiren gemischt ist. Philister leben nur ein Alltagsleben. Das Hauptmittel scheint ihr einziger Zweck zu seyn. Sie thun das alles, um des irdischen Lebens willen; wie es scheint und nach ihren eignen Äußerungen scheinen muß. Poesie mischen sie nur zur Nothdurft unter, weil sie nun einmal an eine gewisse Unterbrechung ihres täglichen Laufs gewöhnt sind. In der Regel erfolgt diese Unterbrechung alle sieben Tage, und könnte ein poetisches Septanfieber heißen. Sonntags ruht die Arbeit, sie leben ein bißchen besser als gewöhnlich und dieser Sonntagsrausch endigt sich mit einem etwas tiefern Schlafe als sonst; daher auch Montags alles noch einen raschern Gang hat. Ihre parties de plaisir müssen konvenzionell, gewöhnlich, modisch seyn, aber auch ihr Vergnügen verarbeiten sie, wie alles, mühsam und förmlich.

Den höchsten Grad seines poetischen Daseyns erreicht der Philister bey einer Reise, Hochzeit, Kindtaufe, und in der Kirche. Hier werden seine kühnsten Wünsche befriedigt, und oft übertroffen.

Ihre sogenannte Religion wirkt blos, wie ein Opiat: reizend, betäubend, Schmerzen aus Schwäche stillend. Ihre Früh- und Abendgebete sind ihnen, wie Frühstück und Abendbrot, nothwendig. Sie können's nicht mehr lassen. Der derbe Philister stellt sich die Freuden des Himmels unter dem Bilde einer Kirmeß, einer Hochzeit, einer Reise oder eines Balls vor: der sublimirte macht aus dem Himmel eine prächtige Kirche mit schöner Musik, vielem Gepränge, mit Stühlen für das gemeine Volk parterre, und Kapellen und Emporkirchen für die Vornehmern.

Die schlechtesten unter ihnen sind die revoluzionairen Philister, wozu auch der Hefen der fortgehenden Köpfe, die habsüchtige Race gehört.

Grober Eigennutz ist das nothwendige Resultat armseliger Beschränktheit. Die gegenwärtige Sensazion ist die lebhafteste, die höchste eines Jämmerlings. Über diese kennt er nichts höheres. Kein Wunder, daß der durch die äußern Verhältnisse par force dressirte Verstand nur der listige Sklav eines solchen stumpfen Herrn ist, und nur für dessen Lüste sinnt und sorgt.

(Novalis „Blüthenstaub“; 1798)

1. Наша повседневная жизнь представляет собой нескон­чаемый круговорот одних и тех же действий. Этот круг привычек является средством ради главного средства — нашего земного бытия как такового, в котором смешаны разнообразные способы существования.

Филистеры живут только повседневной жизнью. В этом главном средстве им видится единственная цель. Кажется, что они суетятся только ради повседневности, и их собственные высказывания свидетельствуют об этом. Поэзию они подмешивают к ней только по крайней нужде, так как уже привыкли к определенным перерывам в распорядке дня. Как правило, такие перерывы случаются по воскресеньям и могут именоваться поэтическими экстазами седьмого дня. По воскресеньям они не работают, позволяя себе больше, чем обычно, и эта воскресная кутерьма завершается сном, более крепким, чем всегда, отчего по понедельникам все начинает вертеться еще быстрее. Их Parties de Plaisir банальны, скучны и модны, но даже это удовольствие, впрочем как и остальные, они переварить не в состоянии. Высшей точки поэтического бытия они достигают во время путешествия, свадьбы, крестин или в церкви. Здесь самые смелые их желания находят полное удовлетворение и даже бывают превзойдены.

Их так называемая религия действует как простой опиат, возбуждая — оглушая — утешая страдание слабостью. Заутренние и вечерние молитвы необходимы им, как завтрак и ужин. Перестать молиться они не в состоянии. Грубый филистер рисует себе небесные блаженства, как масленицу, свадьбу, путешествие или бал. Утонченный — делает из неба пышную церковь с красивой музыкой, обильной позолотой и местами в партере для черни, в капеллах и хорах — для знати.

Но самые гнусные из всех — это революционные филистеры, и закваска этих смутьянов — алчная порода людей.

Грубое своекорыстие происходит от убогой ограниченности. Сиюминутное ощущение является для такого ничтожества проявлением высшей жизненности. Она для него превыше всего — неудивительно, что рассудок, пройдя дрессуру внешних обстоятельств, будет лишь лукавым рабом своего тупого господина, угадывающим и исполняющим его прихоти.

(Новалис «Фрагменты»; перевод Вольского А.Л.)