Я часто думал о том, что нет искусства без чуда.
Человек убеждается в неизбежности того... чего не может быть. Например, в том, что скорбь о смерти совпадает с гармонией чисел. Но разве это не траурный марш? Когда философия убеждает в том, что истина и любовь — одно, она — искусство, а не наука.
(1958 г.)
Прошлое — это время, когда я оказался сильнее, чем смерть, иначе бы меня не было; будущее, наоборот, это время, которое непременно закончится победой смерти надо мной. Человеческое безумие всегда восторженно кричит только о будущем. Потому что смертен только человек, но не человечество.
(1958 г.)
Странно считать философским направлением тот способ, которым человек спасается от смерти. Обломок мачты — не философия.
(1958 г.)
Абсолютное время — утешение философа: ночь перед казнью одинаково приближает к смерти жертву и палача: оба становятся старше на несколько часов.
(1958 г.)
Есть игры, имитирующие борьбу и риск, есть игры, имитирующие познание, но нет игр, которые подражали бы любви, потому что общение людей по своей внешней форме — это и есть игра в любовь, которую нельзя прервать ни на одну минуту.
(1958 г.)
Просвещенное человечество XX века имело на выбор три режима с заманчивой перспективой для каждого человека: при капиталистической демократии стать нищим, при сталинизме — предателем, при фашизме — трупом (с использованием в хозяйстве).
(1959 г.)
Потребность в правде была так велика, что когда правды не было, ее выдумывали.
То, что тебе совсем чуждо, нетрудно обдумывать, труднее — делать то, что чуждо; невозможно — любить. Вот от чего для поверхностных связей наибольшего числа людей больше всего пригодна мысль, а для глубочайших связей между немногими — любовь.
Рассудок — не единственная связь с миром. В основе искусства — чувство, вызываемое неповторимым (единичным) проявлением жизни. В основе религии — чувство, вызываемое в нас общением с бесконечным.
Неповторимому можно радоваться, его нельзя предвидеть и превратить в средство. Перед бесконечным можно смириться; с ним нельзя бороться как с препятствием. В искусстве человек тешит себя иллюзией, что он познал единичное, в религии, что он упросил бесконечность выслушать его и пощадить его жизнь.
Обычно люди не довольствуются величайшей радостью в настоящем. Они хотят частью присвоить или неуничтожаемость прошлого, или недостижимость будущего.
(1960 г.)
Разум может или подчинить себе страсти, или служить им. Он мог бы всего успешнее это делать в старости; однако в старости эта его способность уже не нужна.
Неповторимым восхищаются; бесконечность умаляют, изучают же все остальное.
Рассудок — средство раскрывать ошибочность чужих иллюзий.
Вольтер был прав — из малых причин проистекают большие последствия. Для устранения разногласий полезно вспомнить, как ничтожно то, что их породило.
Соединение ума и чувства — это не смесь хорошего вина пополам с плохим. Ум создает себя как нечто новое, преобразуя эмоции. Ум становится собой, только овладевая чем-то. Почему же думать, что он меньше творит себя в мире эмоций, чем в мире неодушевленной природы? Что, овладевая камнем и железом, он больше разум, чем овладевая внутренней жизнью людей.
Мне кажется, что справедливо пишут о том, что понятие, как устойчивый смысл вещей, присуще только человеку. Но, может быть, эту устойчивость нужно понимать как устойчивость в движении, то есть как понятие, ставшее субъектом суждения. А это и Б, и В, и Г, и так до бесконечности. Человек совмещает и то, и другое, и третье, и в этом — главное.
Вот человеческий путь: в себе самом или в мире вечно искать в необходимости свободу и в свободе необходимость, то есть не принимать того, что есть, а искать то, что ему противоречит и как бы требует, чтобы его создали вместо существующего.
(1971 г.)
О «мыслящем тростнике» Паскаля. Он видел все достоинство человека в его способности мыслить. Но не следует ли добавить еще способность вынести безнадежность, которую приносит мысль! Тогда высшее достоинство человека не только мысль, но и сила, позволяющая не ужаснуться этого дара.
Нас связывают высказанные нами слова. Тот, кто умеет промолчать, обеспечивает себе в будущем свободу. Но, с другой стороны, тот, кто сказал, запомнит эту минуту, а она исчезнет для того, кто промолчал.
Что более нелепо: не играть при открытом занавесе или играть при закрытом?
Нет ничего прекраснее свободы и ничего опаснее, чем свобода как предмет подражания. Ведь больше всего люди различаются друг от друга тем, для чего каждый хочет быть свободным.
Ошибка в ощущении исторического времени. Для нас настоящее — это остановка в ходе истории, а ее движение — в прошлом. На самом же деле движется только настоящее, а прошлое остановилось навеки.
(1972 г.)
Кто хочет долгой жизни, тот согласен жить без иллюзий.
Очевидно, что причиной зла часто бывает непреодолимость потребностей. Но ведь непреодолимы могут быть совсем разные потребности, в том числе потребность во что бы то ни стало искупить или исправить свои ошибки. Стечение обстоятельств, к несчастью, может привести и эту непреодолимость ко злу. Опасно все, что лишено гибкости.
Истина только одна, а правд столько, сколько людей.
Ложь оправдана, когда все хотят лжи.
Фанатизм — это убийство с чистой совестью.
Природа избавила нас от чрезмерного чувства благодарности. Никто не помнит бессонные ночи матерей у своей колыбели, никто не увидит людей, провожавших его в могилу.
Искусство — это «прекрасный сон» о добре. Добро — синтез любви, разума и мощи. Зло всегда возникает из его распада. Зло рождается из добра. Этот распад неизбежен в развитии общества. Прогресс состоит в приближении к новому синтезу. Полный синтез — это добро. Понятие можно было бы принять за платоновскую идею, если бы его власть над душами людей давала ему право считаться реальностью, то есть истинной сущностью.