"В один из моих визитов в Москву в 1980 году я навещал семейство дяди — А.
П. Александрова. Дядя, в то время Президент АН СССР и директор института атомной энергии, обычно поздно возвращался с работы, и всё его большое семейство традиционно собиралось за ужином часов в 9–10. В тот вечер АП пришёл как всегда поздно и был более чем обычно, молчалив и озабочен. Выпив пару рюмок водки, он, однако, несколько оттаял и заговорил о чрезвычайном происшествии на работе. Он рассказал, что на одной из подопечных Курчатовскому институту атомных электростанций уже давно наблюдалось какое–то подозрительное «потение» заглушки трубопровода высокого давления. Речь шла о толстостенной трубе из нержавеющей стали с плоской крышкой, вложенной в трубу и вваренной по периферии толстым швом сварки. И вот на этом шве постоянно выступали капли воды. Это вызывало беспокойство, и, наконец, решено было остановить станцию и сделать контрольный разрез сварочного шва. Результат оказался шокирующим. Вместо монолитного шва с сечением равнобедренного прямоугольного треугольника вскрытие обнаружило множественные витки стальной проволоки, прикрытые сверху тонким слоем сварочного материала. Это казалось совершенно невозможным, потому что каждый подобный сварочный шов проверялся с помощью рентгена, и соответствующие рентгеновские снимки сохранялись в архиве. Обратились к архиву, и оказалось, что снимков нет! «И тогда я – добавил в заключение АП – поставил в известность председателя КГБ Андропова, потому что мы столкнулись с очевидным случаем саботажа – диверсия с угрозой для безопасности атомной станции. Начато расследование».
Этот рассказ был встречен с сочувственной тревогой всеми присутствующими, кроме меня. Дело в том, что точно такую же историю (но только гораздо драматичнее) я незадолго до того слыхал от одного ответственного сотрудника ленинградского ЦКТИ – Центрального Котлотурбинного Института, филиал которого располагался рядом с Физико–техническим институтом им. А.Ф. Иоффе. Этот сотрудник (в ранге то ли главного инженера, то ли заместителя директора) рассказал о цепи тяжёлых аварий, произошедших на его предприятии. Все они сводились к взрывам оборудования высокого давления, вызванным дефектами сварки. Последний взрыв был особо разрушительным, когда у котла с перегретым паром оторвалось днище, и весь котёл улетел на высоту многих сотен метров, обварив насмерть десяток людей, окружавших котёл. Расследование показало, что дело было в безобразной приварке днища котла, где шов был заполнен навитой стальной проволокой, лишь декоративно прикрытой сварочным материалом. Был привлечён к ответу сварщик, но он отделался увольнением, потому что за качество работ отвечает мастер. Выяснилось, что все сварщики вместо производства монолитного шва занимались имитацией его с помощью стальной проволоки, что делалось исключительно из соображений экономии времени: создание монолитного шва требует большой длительной работы, и по существовавшим расценкам сварщик за смену не имел шансов достаточно заработать. Это было одно из проявлений всеобщей системы приписок, которая широко развилась в СССР в период «застоя». Мой информатор горестно рассказывал, что на место уволенного сварщика никак не могли найти замену, и, в конце концов, снова взяли на работу того же самого сварщика, который при найме издевательски спросил мастера «Ну, как будем варить, по–вашему, или по–нашему?»
Эту историю я тут же выложил обществу. АП воспринял её с большим сомнением – он остался при своём мнении о вскрывшейся вражеской диверсии.
Эта тема снова всплыла для меня через полгода, когда я в обществе своих московских родственников оказался в их летнем отпускном лагере. АП с женой и обозом детей и внуков регулярно выезжал на нижнюю Волгу, где жил спартанским лагерем в палатках на острове вблизи деревни Енотаевки. Остров этот обычно подвергался визитам районного и областного начальства. Глава астраханского обкома Бородин высылал перед своим визитом команду, которая на соседнем островке готовила щедрое застолье. Во время застолья АП с Бородиным вели степенные разговоры на государственные темы, как и положено при встречах членам ЦК. Бородин говорил об успехах и трудностях освоения нового богатого газового месторождения — газ был сильно загрязнен 30% — ной примесью сероводорода, что создавало угрозу отравления населения в случае аварии. А возможность аварий легко просматривалась – газ шёл с большой глубины под высоким давлением. Первоначально предполагалось совместное с Францией освоение месторождения, но в дальнейшем Франция отказалась от сотрудничества, именно из–за опасности смертоносного прорыва. Впрочем, всё оборудование для освоения месторождения поставлялось из Франции. Прорывы уже были, когда округа оглашалась воем сирен охранного оборудования. Единственным отечественным средством борьбы с этой напастью было отключение этого чертового оборудования, и это очень беспокоило Бородина, и не только его. Он говорил, что ему звонил Брежнев и пугал его перспективой массового отравления людей, дескать, «история этого нам не простит». В ответ АП рассказывал Бородину о перспективах и проблемах ядерной энергетики. И тут он поведал о едва не произошедшей диверсии на атомной станции. Но когда АП закончил историю о фальшивом сварном шве, Бородин немедленно сказал – «Да у нас все сварщики так варят!»
Это происходило в 1981 году, за пять лет до Чернобыльской аварии. А ведь история с фальшивым сварным швом была тихим тревожным звоночком! Творцы ядерной энергетики жили в особом мире сверхвысокой ответственности, созданном свирепым ведомством Берии, и плохо представляли себе масштабы нарастающего разгильдяйства эпохи «зрелого социализма»."