В своих «Литературных воспоминаниях» И.
И. Панаев приводит следующий эпизод: «Раз утром Лермонтов приехал к г. Краевскому в то время, когда я был у него. Лермонтов привез ему свое стихотворение.
Есть речи — значенье
Темно иль ничтожно... — прочел его и спросил:
— Ну что, годится?..
— Еще бы! дивная вещь! — отвечал г. Краевский, — превосходно, но тут есть в одном стихе маленький грамматический промах, неправильность...
— Что такое? — спросил с беспокойством Лермонтов.
Из пламя и света
Рожденное слово...
— Это неправильно, не так, — возразил г. Краевский, — по-настоящему, по грамматике, надо сказать из пламени и света...
— Да если этот пламень не укладывается в стих? Это вздор, ничего, — ведь поэты позволяют себе разные поэтические вольности — и у Пушкина их много... Однако... (Лермонтов на минуту задумался)... дай-ка я попробую переделать этот стих.
Он взял листок со стихами, подошел к высокому фантастическому столу с выемкой, обмакнул перо и задумался.
Так прошло минут пять. Мы молчали.
Наконец Лермонтов бросил с досадой перо и сказал:
— Нет, ничего нейдет в голову. Печатай так, как есть. Сойдет с рук...»
Сам А. А. Краевский в «Воспоминаниях» описывал эту сцену чуть иначе: «Раз утром будит меня в 7 часов... я вскакиваю, потому что даром не приедет человек из Царского Села, ведь не по железной дороге... "Вот уж подлинно „счастлив в любви, несчастлив в картах“. Вчера наконец удалось дело с Соломирской... Прихожу домой, сел с товарищами играть в карты и проиграл, брат, все... А кстати, вот тебе новое стихотворение": Лермонтов вынул листок и подал мне. Это были "Есть речи — значенье...". Я смотрю и говорю: "Да здесь грамматики нет — ты ее не знаешь. Как же можно сказать: „Из пламя и света?“ Из пламени!". Лермонтов схватил листок, отошел к окну, посмотрел. — "Значит, не годится?" — сказал он и хотел разорвать листок. "Нет, постой, оно хоть и не грамматично, но я все-таки напечатаю". — "Как, с ошибкой?" — "Когда ничего другого придумать не можешь. Уж очень хорошее стихотворение". — "Ну черт с тобой, делай как хочешь", — сказал Лермонтов».
Так с тех пор и печатаем. Между тем решение, которое почему-то не пришло в голову ни выдающемуся поэту, ни искушенному редактору, кажется довольно очевидным. Печатали бы:
Из пламени, света
Рожденное слово...
— и всего делов.
P.S. Мы не можем, конечно, с уверенностью утверждать, что Лермонтов не думал об этом варианте и не отверг его. Если дело обстояло именно так, то это тоже по-своему весьма любопытно: значит, Лермонтову казалось, что запятая не разделяет в достаточной степени этих двух слов, т. е. не препятствует их прочтению в качестве подчинительного словосочетания — «пламени (чего?) света». Такое неверие в силу знаков препинания вообще, видимо, было свойственно русским поэтам; навскидку вспоминается А. С. Пушкин с его критическим замечанием в адрес стихов К. Н. Батюшкова:
И гордый ум не победит
Любви, холодными словами...
— «Смысл выходит — холодными словами любви; запятая не поможет». Запятая в окончательной редакции уступила место тире, но и насчет тире, будьте уверены, Александр Сергеевич особых иллюзий не испытывал.