Читаю мнения Ницше об античных философах – очень интересно наблюдать, как он игнорирует реальные проблемы, которые они решали.
Ницше о Сократе:
Сократ был недоразумением; вся исправительная мораль, также и христианская, была недоразумением... Самый яркий свет разумности во что бы то ни стало, жизнь светлая, холодная, осторожная, сознательная, без инстинкта, сопротивляющаяся инстинктам, была сама лишь болезнью, иной болезнью -- а вовсе не возвращением к "добродетели", к "здоровью", к счастью... Быть вынужденным побеждать инстинкты -- это формула для décadence: пока жизнь восходит, счастье равно инстинкту.
То, что счастье равно инстинкту при восхождении жизни – это тавтология. Это все равно что сказать, что радость радостна, когда мы радуемся. Проблема ведь в обратном: как радоваться, когда радости нет? Как извлечь из себя радость вопреки обстоятельствам? «Пока жизнь восходит» – ну а когда нисходит, откуда черпать счастье?
Ницше об Эпикуре:
Эпикур - типичный decadent, впервые признанный таковым мною. - Боязнь боли, даже бесконечно малого в боли, не может иметь иного конца, как только в религии любви.
Ошибочка. Никаким декадентом Эпикур не был – он был человеком Модерна. В этом проблема Эпикура – «трезвого среди пьяных» (так Аристотель аттестовал Анаксагора, которого, кстати, Эпикур ставил выше чем даже Демокрита). Он не усталый от боли отшельник и не болезненный гедонист: он идеолог позитивизма до 2 тысячи лет до его появления. Ближайший аналог Эпикура – это Фрэнсис Бэкон.
И этот человек жил среди любимых Ницше дионисийцев – реальных декадентов, не находивших для избавления от ужаса жизни ничего лучшего, как бухать все что горит и пихать во все что движется. А как иначе понимать ницшеанское определение дионисийства?:
...это даст нам понятие о сущности дионисического начала, более всего, пожалуй, нам доступного по аналогии опьянения. Либо под влиянием наркотического напитка, о котором говорят в своих гимнах все первобытные люди и народы, либо при могучем, радостно проникающем всю природу приближении весны просыпаются те дионисические чувствования, в подъёме коих субъективное исчезает до полного самозабвения.
Я хоть убей не понимаю, чего Ницше горевал по утраченному дионисийству, ежели подобную «мистерию» можно узреть на любой сельской вечерине. И он возмущается, что потом пришел Сократ и всех подшил.
Главная странность Ницше в той оппозиции, которую он вывел в последней строке своей автобиографии: Дионис против Распятого. По сути, это оппозиция «дилер против нарколога»: но продают и лечат они одного и того же человека – ту самую «чернь», которую Ницше презирал всю жизнь.
Надо будет отдельный текст сделать – несуразность ницшеанской антропологии меня давно удивляет.