Ровно 106 лет назад родился Маршалл Маклюэн – человек, которого часто называют основателем теории медиа как самостоятельной дисциплины. Трудно найти мыслителя, статус которого в современной культуре был бы столь же необычен. Был ли Маклюэн прежде всего представителем мира Академии или скорее поп-культурным персонажам? С одной стороны, Маклюэн становится объектом серьезных, многостраничных исследований, в честь него называют исследовательские центры. С другой стороны, широкой публике он известен во многом благодаря исполнению роли самого себя в «Энн Холл» Вуди Аллена, а придуманный им термин «глобальная деревня» стал названием марки овощных смесей и туристического парка развлечений в Дубае.
Биографические подробности жизни мыслителя далеко не всегда важны для понимания его концепции, но в случае Маклюэна о некоторых вещах стоит упомянуть. Маклюэн родился в канадском городе Эдмонтон в семье протестантов. Всю жизнь он испытывает к протестантизму глубокое неприятие, говоря, что его «бессмысленный и мертвый свет поглощает любой объект». Когда Маршаллу было четыре года, он с родителями обосновывается в Виннипеге, где и живет вплоть до поступления в университет. Надо сказать, что мнение Маклюэна о родном городе едва ли более лестно, чем его характеристика протестантизма. В Виннипеге, как позже вспоминает Маклюэн, человек должен жить в «злой, механистичной, безрадостной, неестественной манере».
Окончив школу, Маклюэн год учится инженерному делу, но решает, что его больше интересует изучение английского, и переходит на соответствующую программу в Университете Манитобы. Несмотря на это, интерес к технике он сохраняет надолго. Получив дипломы бакалавра и магистра, Маклюэн продолжает обучение в Кэмбридже, где занимается исследованием литературы. Его интересует так называемый тривиум – средневековая система обучения, сочетающая три дисциплины: грамматику, логику и риторику. В Англии Маклюэн открывает для себя творчество Гилберта Кита Честертона – поэта, писателя, философа и ревностного апологета католицизма. Книга Честертона «Что стряслось с миром?» впечатляет его настолько, что он решает обратиться к католицизму, встав наконец в открытую оппозицию к протестантству.
Это событие во многом определяет его дальнейший путь – Маклюэн сотрудничает с консервативным изданием Sewanee Review, пишет статьи о деградации современного общества. С правых позиций он выступает против инфантилизации, потребительства, феминизации общества (как пишет биограф Маклюэна Филипп Марчанд, «…его взгляды на женщин были устаревшими даже по меркам тридцатых»). Так, в статье Peter and Peter Pen (1938) он противопоставляет апостола Петра как символа утраченной мудрости Питеру Пэну как символу нового, бессмысленного общества, а в The Southern Quality (1947) говорит о почти что метафизическом противостоянии Южных Штатов, последнего убежища человечности, и Новой Англии, колыбели жестокой и технократичной современной цивилизации. В этот период Маклюэн симпатизирует Франко и переписывается с Эзрой Паундом, американским поэтом, мигрировавшим в фашистскую Италию.
Позиция начинает меняться в начале 50-ых. В 1951-м выходит «Механическая Невеста» – книга, которая сейчас видится чем-то вроде мостика между право-консервативной публицистикой Маклюэна и его работами по теории медиа, написанными в почти что поп-артовской, кичевой манере. «Невеста» полностью посвящена анализу разнообразных рекламных объявлений. Здесь позиция Маклюэна уже не сводится исключительно к осуждению бездуховности современной цивилизации. Он предлагает посмотреть на безумства рекламной индустрии как бы со стороны. Недаром подзаголовок книги гласит:
«Фольклор индустриального человека». Дурацкие постеры и слоганы в его работе предстают наскальными рисунками современных племен. Тем не менее, как позже будет вспоминать сам Маклюэн, в «Невесте» присутствовала сильная консервативная нота – она была написана с позиций «…грамотного гуманиста, столкнувшегося с враждебными силами безписьменной коммуникации». В чем консерватизм точно никак не выражался, так это в форме работы. «Невеста» – это пестрый коллаж из графических объявлений и текста, который, по задумке Маклюэна, можно было начинать читать с любого места. Такой способ организации информации он будет позже называть «мозаическим».
Начавшаяся в «Невесте» трансформация Маклюэна осуществляется полностью в первой половине следующего десятилетия с написанием «Галактики Гутенберга» (1961) и «Понимания Медиа» (1964) – двух наиболее значимых работ Маклюэна. В них Маклюэн обращается к тому, за счет чего он в итоге и стал знаменит – к анализу средств коммуникации или, по-другому, медиа. Маклюэн считает, что направление человеческой истории зависит от характера медиа, используемых людьми. Медиа – это, разумеется, не только СМИ. По сути, это любой посредник между человеком и внешней средой или другими людьми. Бутылка, стихотворение, стул, каталог мебели, машина, диафильм – все это в равной степени является средством коммуникации. Почему же их развитие видится Маклюэну настолько важным? Дело в том, что, как он утверждает, любое средство коммуникации – это вынос вовне и расширение некой функции человеческого организма. Колесо, к примеру – это вынесение вовне функции ноги, а стул – функции ягодиц. Человек в теории Маклюэна оказывается чем-то вроде спрута. Постоянного расползающегося, расширяющего свой организм, стремящегося проникнуть во все уголки внешнего мира и приспособить их под свои нужды.
Эти расширения организма – не просто нейтральные инструменты. Они формируют мир, в котором мы живем. Маклюэн говорит о температуре медиа – средства коммуникации бывают «горячими» и «холодными». Критерий различия – количество информации и степень вовлеченности, которую они предоставляют. Подумайте, например, о разнице между «Черным квадратом» Малевича и любой классицистической картиной. «Черный квадрат» «холоден» – он предельно аскетичен, дает минимум информации, предполагая самостоятельное домысливание и достраивание. Реалистическая живопись – «горячая». Она, напротив, сразу представляет нам крайне подробную картину происходящего, богатую на детали, цвета, тени и т.д.
Средства коммуникации развиваются, меняется их температура и влияние на общество. Маклюэн выделяет три основных исторических этапа: устный, племенной период, период письменности и печатной технологии и эпоха электричества.
Племенной мир в чистом в виде – это мир без письменности, мир, который формируется устным общением как особенным средством коммуникации. Звук – вот что играет в нем ключевую роль. Это означает, что пространство, в котором живет племя – это, прежде всего, пространство акустическое. Для Маклюэна очень важно то, что звук принципиально отличается от зрительного образа. Он вездесущ, настигает нас, где бы мы ни находись. От него невозможно «отвести взгляд». Поэтому акустическое пространство – это пространство максимально заполненное, сплошное. Из-за этой вездесущности звука племенной человек живет, находясь будто бы в постоянной связи со всем миром. Он ощущает себя оголенным нервом, реагирующим на любой раздражитель. «Магически звучащий мир симультанных отношений» – так Маклюэн характеризует устную, племенную вселенную. Этот мир, конечно, «холоден» – его пространство не структурировано, а жизнь в нем подчиняется неписаным правилам. Обратная сторона этой вовлеченности – постоянное существование в мире страха, в мире выживания:
«Страх, – пишет Маклюэн, – это нормальное состояние любого устного общества, поскольку в нем постоянно все действует на все».
Постепенное разрушение мира устного слова начинается с изобретением фонетической письменности. Пиктограмма, по мнению Маклюэна, еще сохраняет аудиальный характер. Иероглифическое письмо не противостоит акустическому пространству, а просто переводит его на язык символов. По-другому дело обстоит с фонетическим алфавитом. Из образов он превращает слова в конструкции из стандартизированных элементов. Отделив слово от его непосредственного звучания, фонетическое письмо вырывает человека из переплетений племенного мира. Алфавит предполагает разделение слова на ряд однотипных визуальных элементов, расположенных в линейном порядке. Это создает в обществе, использующем его, предрасположенность к такому же отношению к познанию и взаимодействию с реальностью. Предрасположенность к делению любой проблемы или ситуации на части и последующему последовательному продвижению от одной части к другой.
Если акустическое пространство было цельным и замкнутым на себе, то фонетический алфавит разомкнул мир, разбив его на множество унифицированных элементов. Новый мир – это мир экспансии. Механицизм, позволяющий создавать цепи последовательных действий, открывает новые возможности для политического администрирования – появляются империи и новые рациональные бюрократические системы. Коммуникация становится «горячей» – общество структурируется посредством четких приказов и команд, не предполагающих племенной «холодной» диалогичности.
Одновременно с этим из представления о мире как о соотношении отдельных элементов рождается феномен индивида и индивидуализм. До возникновения фонетического алфавита человек не воспринимался как независимый и отдельный от остальных субъект. Теперь же индивидуальные ценности и понятие индивидуальной вины замещают коллективистское представление о корпоративной ответственности.
Тем не менее, все эти процессы некоторое время протекают параллельно существованию старого мира, не становясь доминирующей тенденцией. Все изменяется с приходом печати. Изобретение Гутенберга делает возможным массовое производство книг и распространение грамотности. Начинается глобальное переформатирование сознания всего земного шара. Каждый теперь – индивид.
Но и печатная цивилизация не вечна. По мнению Маклюэна, ее трансформация начинается с появлением электричества. Парадоксальным образом электричество не продолжает индивидуализацию и рационализацию, запущенную печатным станком, но наоборот – возвращает мир в племенное состояние. Если механистические «расширения» нашего существа выносили за пределы тела лишь определенные части нашего организма, то электричество, по сути, расширяет вовне всю нервную систему. Его характер прежде всего органический. Для Маклюэна электрические системы, как и организм, представляют собой совокупность элементов, находящихся в состоянии постоянной взаимной коммуникации, а не односторонней последовательной и иерархической связи.
Если печать взорвала мир на мириады отдельных, но стандартизированных элементов, то электричество связывает его обратно в органическое целое. Этот процесс Маклюэн называет имплозией – взрывом вовнутрь. Именно поэтому мир теперь – глобальная деревня, где события, происходящие в тысячах километров от нас порой имеют не меньшее значение, чем то, что происходит на соседней улице. Это закат эры индивида – электричество сплавляет нас в единое целое, уничтожая иллюзорные перегородки между «частными жизнями». Разумеется, возвращается и постоянное соседство ужаса. Маклюэн указывает на забавное совпадение – «Понятие страха» (1843) Серена Кьеркегора выходит в один год с появлением телеграфа.
Эти же темы Маклюэн продолжает развивать в своих последующих работах. Уже «Галактику Гутенберга» и «Понимание медиа» нельзя было назвать традиционными академическими исследованиями – это были скорее наборы зарисовок, которые читатель должен был сложить воедино. Последующие исследования Маклюэна становятся еще более причудливыми – в сотрудничестве с графическим дизайнером Квентином Файором он создает книги-коллажи, что-то вроде более радикальных версий «Механической Невесты». Текст (порой просто заголовки на всю страницу) в них перемешан с иногда кажущимися бессмысленными иллюстрациями и фотографиями. Маклюэн считал, что такая провоцирующая и ставящая читателя в недоумение форма лучше подходит новому электрическому веку.
Сложно сказать, как сам Маклюэн относился к тем изменениям, которые видел. Некоторые считают, что они скорее пугали его. Другие утверждают, что, будучи правым консерватором, он приветствовал приход нового племени, которое уничтожит индивидуалистские иллюзии культуры модерна. Обе версии можно проиллюстрировать цитатами из работ, писем и выступлений Маклюэна – любой, кто решит твердо доказать одну из них, окажется в крайне затруднительный ситуации.
Маклюэн утверждал, что смотрит на медиа с позиций беспристрастного исследователя, но это точно была не обычная научная беспристрастность. Она достигалась не отстранением от объекта исследования, а скорее постоянным высказыванием противоречащих друг другу суждений. Маклюэн не отказывался от какой-либо точки зрения, но смотрел будто бы со всех точек зрения одновременно, не желая выбирать. В одном из интервью он выразил свой подход максимально четко, сказав, что «Ясное изложение означает отсутствие мысли». Не стоит забывать, что его взгляд на мир был во много сформирован неприятием протестантского рационализма, а его духовным учителем был Честертон – мастер парадоксов и борец со сциентизмом. Любое изложение его теории (в том числе и это) неизбежно подразумевает устранение этой сложности и противоречивости ради минимальной степени систематичности.
Некоторые исследователи характеризуют его работы как построение особой мифологии, справедливо обращая внимание на то, что его видение истории по сути не опирается ни на что, игнорируя данные антропологии, социологии, да и науки вообще. Но существует и менее враждебный взгляд. В своей статье «Точка зрения: Маклюэн как тест Роршаха», написанной еще в 75-ом, Сэмюэль Беккер предлагает рассматривать творчество Маклюэна не как академическую деятельность, а скорее как эстетическую. Ее задача не в анализе или поиске истины, а в прямом влиянии на читателя с помощью выстраивания яркого образного нарратива, рассказывающего нам о нашей истории как о постоянной самотрансформации человеческого естества. Возможно, это действительно так, и на Маклюэна стоит смотреть как на литератора или даже поэта. Но тогда, пожалуй, надо признать, что это был один из наиболее необычных и талантливых поэтов двадцатого века.
Библиотека Ватикана
t.me/vaticanlibrary